Он успел обнажить клинок примерно до половины, после чего рухнул, закатив глаза и издав короткий хриплый стон.
Лошади недовольно фыркали, дергались, но - слава богу! - пока не убегали.
Анжела, по-прежнему лежа на спине, истерично рыдала, даже не пытаясь одернуть задранное до пупка платье. Мне пришлось сделать это самому. При этом я машинально подметил, что ножки у нее просто великолепные, а интимная стрижка… э-э-э… более чем фривольная. Девочка явно не страдала от излишней скромности и наверняка собиралась оттянуться в Хургаде так, чтобы чертям тошно стало… Впрочем, меня это никаким боком не касается, я ей не муж и не брат, чтобы читать мораль.
Попутно подумал - не прекратить ли истерику пощечиной. Но решил, что пока не стоит.
Осторожно, медленно ступая, я приблизился к татарским лошадям, улыбаясь и говоря им самые добрые и ласковые слова, какие только приходили на ум. Естественно, по-татарски, уповая, что язык за прошедшие три с половиной века все же не слишком изменился и что четвероногие друзья человека снисходительно отнесутся к моему чудовищному акценту…
Да, черт возьми, мне стало ясно, в какой эпохе мы оказались! Обрывки фраз крымчаков, где мелькали имена Тугай-бея и Хмельницкого, а также упоминания о Корсуньской битве, богатой добыче, взятой в лагере Потоцкого, и «ясыре», набранном после боя, не оставляли сомнений.
Ну если уж совсем откровенно, какие-то сомнения все-таки были. Как говорится, утопающий хватается за соломинку… Но они очень быстро улетучились. После того, как мне удалось подманить одну лошадку, опутать ей ноги арканом, снятым с передней луки седла, а потом неторопливо и основательно исследовать это самое седло. Точнее - содержимое всего, что было к нему приторочено. А также обнаружить тонкие ломтики конины под горячим потником - походное блюдо степняков, о котором раньше приходилось только читать.
Две другие лошади все-таки удрали, и гоняться за ними было бессмысленно. Даже верхом. Увы, я не настолько хороший наездник, да и ловить добычу арканом не умею. Не обучен, извините.
А если бы даже был настоящим табунщиком, как мой дед Силантий, кубанский казак, - и то не стал бы. Слишком сильно ударила по мозгам открывшаяся истина…
Волею то ли злой судьбы, то ли какой-то неведомой мне сволочи, я перенесся… в 1648 год. В компании с глупой, беспомощной и чертовски хорошенькой блондинкой. И хоть убейте, не знаю, что теперь со всем этим делать.
Да уж, обстановка точно изменилась… Ничего не скажешь!
…Истерика закончилась гораздо скорее, чем я ожидал. Анжела, поднявшись, торопливо порылась в сумочке, извлекла косметичку и начала приводить себя в порядок (после бурных рыданий макияж потек и размазался, образовав на лице картинку из какого-нибудь «ужастика»). Руки ее дрожали, с губ то и дело срывалось: «Скоты! Грязные твари!» - пару раз всхлипнула, но в целом держалась очень даже неплохо. Я тем временем осмотрел второго крымчака, убедился, что он тоже мертв (голова от удара мотнулась вбок с такой силой, что сломалась шея), и подступил к третьему. Он-то оставался жив… Впрочем, ненадолго. Сплавить бы ненужную свидетельницу куда-нибудь, хоть на несколько минут…
Крепко связав татарину руки и ноги, я привел его в чувство и занялся допросом. Крымчак сначала упорствовал, бешено вращал глазами, ругал меня и «светловолосую сучку» и грозил страшной местью. Пришлось все-таки приказать Анжеле, чтобы зашла подальше в траву и не подсматривала. А также заткнула уши… Нет, если не хочет, может и не затыкать, и даже подсматривать, но тогда я не отвечаю за ее плохие сны с кошмарами.
Надо отдать должное девочке - послушно удалилась, прервав наведение красоты. Видимо, решила, что этим можно с успехом заняться и в сторонке. Попутно горько оплакала порванные трусики и помянула недобрым словом «озабоченных кобелей, которые могут думать только об одном». Что ей делать теперь?! Запасных-то в сумочке нет, и зашить нечем, и платье измято-перепачкано, и никакой смены одежды, все в багаже осталось…
Еще раз удивившись странным особенностям женской логики (тоже мне, нашла трагедию - ходить без трусов и в испачканном платье, в нашем-то положении!), я заткнул татарину рот плотным пучком травы, чтобы его вопли не разносились по всей округе. После чего приступил к делу. Когда через пять минут я вытащил изгрызенный слюнявый пучок, пленный был куда смиреннее. И, кое-как придя в себя, с ужасом косясь ошалевшими глазами, быстро выложил всю необходимую информацию.
Я, выслушав, кивнул с ободряющей улыбкой. Потом торопливо оглянулся - не видит ли нас Анжела? - и молниеносным движением воткнул кончики пальцев в его сонные артерии, вторично лишая крымчака чувств. Только на этот раз - навсегда. Поднялся, окликнул блондиночку.
Положение наше было - злейшему врагу не пожелаешь…
Нет, она точно идиотка! - снова простонала Анжела, уткнувшись потным раскрасневшимся лицом мне в плечо.
Я молчал, настойчиво пытаясь найти ответ на вопрос, как мне теперь самого себя называть: беспринципным мерзавцем, воспользовавшимся женской растерянностью и беспомощностью, счастливчиком или тем самым «озабоченным кобелем, который только об одном и может думать». Палящему солнцу, льющему жар на наши разгоряченные голые тела, эта проблема была глубоко безразлична. Шумно стрекочущим в траве кузнечикам, трем свеженьким крымско-татарским покойникам и стреноженной лошади, которую я на всякий случай заставил лечь, привязав поводья к рукоятке сабли, глубоко вогнанной в землю, - тоже. Особенно лошади. Ее, судя по недовольной морде и такому же фырканью, гораздо больше занимал вопрос: долго ли еще валяться в неудобной позе.
…Когда Анжела вернулась, к моему великому облегчению, обошлось не только без истерики, но и без обморока. Только ее приведенное в порядок лицо на какое-то мгновение побелело, а в глазах мелькнул панический испуг. Но тут же исчез.
Ты и его тоже… - Она не договорила, осеклась, устремив на меня вопросительный взгляд.
Да. Так было надо. Мы не можем сейчас тащить с собой пленного.
Значит, ты… киллер? - Она выговорила это слово с явным трудом, но более-менее спокойно.
Нет. Я вполне законопослушный гражданин.
Понятно… - Ее растерянные глаза заставляли серьезно усомниться в том, понятно ли ей хоть что-то на самом деле. - Но тебе… приходилось убивать?
Лгать было не только бессмысленно, но еще и глупо.
Приходилось. Много раз.
Выходит, ты мент? - продолжала допытываться Анжела.
Нет, офицер спецназа. И больше не надо вопросов, ладно?
Ладно… - вздохнула блондинка, подходя вплотную. А потом вдруг прижалась всем телом, уткнулась лицом мне в грудь, всхлипнув. - Спасибо тебе! Если бы не ты… Нет, не подумай, я не какая-нибудь истеричка и не ханжа, мужики были, конечно… Но не так же, и не втроем сразу! Тьфу, прямо тошнит, как вспомню… А вонища-то!.. Вот сволочи…
Не надо об этом. Все обошлось. - Я ободряюще погладил ее по плечу.
Ты молодец! А драться умеешь - вообще что-то с чем-то! - быстро тараторила Анжела. - Ой, я так завидую твоей жене! Вот уж действительно - как за каменной стеной, счастливица…
У меня больше нет жены. Она меня бросила! - растерявшись, неожиданно для себя самого выпалил я, осторожно пытаясь отодвинуть ее.
Анжела, изумленно охнув, вскинула голову, уставившись прямо в глаза. И я вдруг почувствовал, как теплая волна прошла по всему телу…
Не может быть!
Еще как может! - усмехнулся я, с тревогой и смущением ощущая нарастающий жар в сердце, голове и паху. - Не далее как вчера утром.
Красавица блондинка, медленно покачав головой, вздохнула:
Боже, какая она идиотка! Бросить такого мужчину!
И, закинув руки мне на шею, впилась мягкими коралловыми губками в мой рот…
Черт возьми, я все-таки мужик! Далеко не старый, крепкий, здоровый, со всеми соответствующими потребностями… Так стоит ли удивляться, что после очень недолгих колебаний ответил на ее страстный поцелуй еще более страстно? И что дальше все пошло по самому простому и естественному пути?
Честно говоря, сам удивляюсь, как в эту минуту здравый смысл все же пробился сквозь могучую приливную волну «основного инстинкта». Хватило ума сначала уложить лошадь в высокую траву, чтобы не «светилась» на всю округу. А уж потом укладывать изнывающую от страсти обнаженную блондиночку… Точнее, не совсем обнаженную - босоножки на ней все-таки остались.
Еще вчера заезженный литературный штамп, описывающий, как восхищенная героиня тут же, не отходя от кассы… то есть прямо на поле боя, устланном трупами, отдается герою-спасителю, творя с ним на пару чудеса интимного высшего пилотажа, заставил бы меня снисходительно улыбнуться. Потому что мне-то хорошо было известно: после НАСТОЯЩЕГО боя, даже скоротечного, подобное желание возникнет разве что у сексуального маньяка. В их число я, слава богу, пока еще не вхожу.
А вот сегодня это случилось… И знаете, хоть обошлось без «высшего пилотажа», мне понравилось! Да еще как!
Про Анжелу и говорить нечего - можно сымитировать и стоны, и крики, и подергивание всем телом, но кое-какие показатели оргазма точно не подделаешь. Сексапильная блондиночка действительно оттянулась на все сто. Без всякой Хургады и тамошних смуглых мачо…
Борис Давыдов
Московит
© Давыдов Б., 2016
© ООО «Издательство «Э», 2016
Все началось самым обычным, банальным до пошлости образом. «Возвращается муж домой, а там…» Нет, не спешите сочувственно пожимать плечами или ехидно усмехаться. Супружеское ложе я застал вовсе не оскверненным, а девственно непорочным. То есть опустевшим. Точно такой же зияющей пустотой встретил меня стенной шкаф. Судя по тщательности, с какой выпотрошила его дорогая женушка, ее поступок был отнюдь не внезапным, а заранее продуманным. Да и содержание записки, положенной на самом виду, сомнений в том не оставляло.
Вообще-то я сам собирался по приезде сказать ей: «Слушай, стоит ли дальше тянуть резину? Раз никак не складывается, может, разбежимся в разные стороны? По-хорошему, напрасно друг друга не мучая…» Интересно, чувствовала ли она это, догадывалась ли? Женщины иной раз способны на такую прозорливость, какая нам, мужчинам, и не снилась… Или она сама давно решила уйти и лишь ждала удобного момента?..
В любом случае одно дело, если инициатором разрыва являешься ты. И совсем другое – когда бросают тебя…
Девять из десяти мужиков на моем месте сначала прибегли бы к неисчерпаемым богатствам «великого и могучего», потом вспомнили бы поговорку «Все бабы – стервы!». Ну а затем два проверенных пути: или в запой, или по тем самым бабам… Я же вместо этого набрал знакомый номер. Сашка откликнулся почти сразу, будто ждал звонка.
– Командир? Рад слышать!
– Взаимно. Есть что-то горящее? Хочу улететь как можно скорее. В идеале – сегодня же.
– Один? – после чуть заметной паузы уточнил мой бывший подчиненный, ставший несколько лет назад директором маленького, но вполне успешного турагентства.
– Понятно… Загранпаспорт все тот же, не менял?
– Нет, не менял.
– А куда хочешь?
Сашка не стал задавать лишних вопросов: мол, да как же так, а не обидится ли дорогая половина, что едешь без нее, а все ли у вас в порядке… Впрочем, ничего другого я и не ожидал. Мои ребята всегда четко знали, о чем со мной можно говорить, а о чем не следует.
– Куда угодно, лишь бы не требовалась виза… Может, в Египет? Погреться на солнышке – самое то!
Если учесть, что конец весны выдался адски жарким, прозвучало это просто нелепо. Точнее – глупо. Но Сашка воспринял мои слова без малейшей иронии.
– Пожелание клиента – закон! Сейчас посмотрим… – Я слышал, как его пальцы проворно забегали по клавишам. – А что предпочитаешь – Шарм или Хургаду?
– Мне без разницы.
– Звездочек сколько?
– Тоже без разницы.
– А на сколько дней?
– Все равно. Есть на неделю – давай. На две недели – тоже не откажусь.
– «Эйч Би» или «Олл»?
– Все равно!
– Золото, а не клиент! – хмыкнул Сашка. – Мечта любого жулика. Так, минутку терпения… Вот, слушай: горящая в Хургаду, отель…
Он долго бубнил что-то в трубку, перечисляя название отеля, его звездность, местоположение, время вылета из Домодедова и прилета туда же… Мне снова хотелось сказать: «Все равно!» – но сдержался. Сашка сейчас выполнял свою работу, стараясь сделать ее аккуратно и добросовестно, так зачем обижать человека?
Закончив разговор, я освободил от вещей дорожную сумку, с которой приехал, и принялся укладывать ее заново. Оставаться в опустевшей квартире совершенно не хотелось, искать утешения старыми, как мир, способами – тоже. Лучше всего сменить обстановку. Деньги есть, свободного времени – хоть отбавляй…
В общем, незадолго до полуночи, пройдя все формальности, я уже сидел в кресле 757-го «Боинга». Желая только одного: чтобы он поскорее оторвался от земли. Потому что, хоть и нарастил на сердце толстую, непробиваемую корку, все-таки было больно…
Ну почему? Чего ей не хватало?
«Ты беспредельный, жуткий эгоист! Не человек, а механизм какой-то! Тебе нет дела до того, что чувствуют другие люди, до их проблем и переживаний…»
Тут она загнула, конечно. Впрочем, если бы я позволял себе часто задумываться над тем, что чувствуют другие, и входить в их положение, давно уже гнил бы в земле. Боюсь, женщинам этого не понять… Да и многим мужчинам – тоже.
Сидевшая рядом красивая длинноногая блондинка в коротком белом платье, – судя по поведению и глазам, та самая героиня бесчисленных анекдотов, – пару раз украдкой смерила меня откровенно оценивающим взглядом, затем попыталась завязать разговор… Мол, куда летите, неужели тоже в Хургаду? (Кстати, интересно, если бы я ответил, что выхожу на полпути, какой была бы ее реакция?) Ах, какое совпадение, и она туда же! Еду с супругой? Ах, один?! И как только супруга не боится оставлять без присмотра столь видного кавалера, да еще в Египте, там же, говорят, такие знойные ночи, так способствуют пробуждению чувственности… А в какой отель я еду? Кстати, ее зовут Анжелой, а меня как?.. Андреем? Ах, какое замечательное, мужественное имя! В честь Андрея Первозванного, верно?..
Лица и шеи остальных улан синхронно вытянулись.
– Лопни мои глаза! – выдохнул Балмута. – Дорого бы я дал, чтобы увидеть этакие панталончики на красивой панночке! А еще дороже – чтобы потом снять их…
– Придержите язык, вахмистр! – не вытерпел Подопригора-Пшекшивильский, лицо которого тоже зарделось, прямо в жар и пот бросило: так явственно представил себе панну Агнешку Краливскую, по которой давно вздыхал, в столь дивных панталонах, непристойно коротких и прозрачных, но оттого втройне соблазнительных… После чего снова повернулся к улану-следопыту. – Но что это за чудная материя?!
– Не могу знать, пан ротмистр… Сам такое впервые вижу… Позволите продолжать?
– Продолжай! – Ротмистр машинально потянулся утереть взмокший лоб той самой тряпочкой, но тут же, отдернув руку словно от огня, торопливо запихал сей интимный предмет в карман кунтуша. Уланы едва сдержали хохот, Балмута фыркнул, зажав рот ладонями. – Что про покойников скажешь?
– У двоих сломаны шеи, отчего погиб третий – понять сложно. Ни ран, ни видимых увечий не вижу. Правда, на горле два чуть заметных синяка, вот тут и тут… Прямо поверх шейных жил. И все.
– Так отчего же он сдох, сто чертей мамаше его нечестивой во все отверстия?! – начал злиться Подопригора-Пшекшивильский.
– Не могу знать, пан ротмистр! – снова сокрушенно развел руками улан. – А вот про лошадей все яснее ясного. Две удрали, на третьей та самая дама уехала, которую эти твари пытались… – Улан смущенно замялся, глядя на кружевной краешек, точащий из кармана командира. – Вместе с неведомым спасителем. Сомнений быть не может – отпечатки подков стали гораздо глубже, значит, лошадь двойную ношу несла.
– А про спасителя этого сказать что-нибудь можешь?
Улан покачал головой:
– Проше пана, я же не ясновидящий! Понятно, что не только храбр, но и очень силен, коль голыми руками троих прикончил. Прятался в засаде, лежку себе в траве сделал – то место я нашел. Стало быть, опытный воин. А вот следы какие-то чудные – был не в сапогах, за это ручаюсь, а в чем – не пойму. Я таких диковинных отпечатков никогда не видел! И еще одно… уж не знаю, заинтересует ли это пана ротмистра…
– Говори!
– После того как он крымчаков прикончил, со спасенной дамой… Ну, вы понимаете. Снял с одного татарина саблю, вогнал в землю чуть не по самую гарду – она до сих пор там торчит, можете своими глазами убедиться, – уложил и привязал лошадь к ее рукояти, а сам…
– Ай, молодец! – глумливо хохотнул Балмута. – Вот это я понимаю, по-нашему, по-боевому: спас даму от насильников – тут же получай награду, с места не сходя!
Грянул дружный смех.
– Больше ничего сказать не могу. Даст бог, догоним – тогда сами все узнаете.
– В какую сторону они уехали?
– Вон в ту, пан ротмистр. Прямо на север.
Подопригора-Пшекшивильский задумался, теребя кончик тонкого уса.
Они прискакали сюда, двигаясь по следам трех верховых, обнаруженным все тем же бывшим охотником.
Хоть следопыт клялся, что лошади подкованы по-татарски, это еще ничего не значило – на них могли ехать и казаки, и даже презренные хлопы, одураченные призывами и обещаниями проклятого Хмельницкого… Мало ли как могут лошади попасть к другим хозяевам! Но в любом случае это наверняка были враги. А потому их следовало захватить и выпытать все, что они знают. Даже если им известно совсем немного. Князь четко и ясно приказал: получать любые сведения, где только возможно…
Теперь же вместо трех потенциальных «языков» наличествовали три хладных трупа. Точнее, три еще теплых трупа, но сути это не меняло.
Что за человек расправился с ними – в одиночку, голыми руками? Кто он такой, откуда здесь взялся? Если казак Хмельницкого – почему был без оружия, без лошади? Если хлоп – как сумел справиться сразу с тремя обученными, сильными воинами? Даже если учесть, что те возились с пленницей… И что это за пленница? Наверняка красивая, если ради нее безоружный мужчина вступил в смертельный бой, рискуя жизнью. Может, даже знатного рода…
После недолгих раздумий Подопригора-Пшекшивильский махнул рукой, указывая на север, и первым пришпорил коня.
Глава 5
Чтение с детских лет было моей страстью, а уж исторические романы я готов был проглатывать в любом количестве. Среди них мне попался и двухтомник «Переяславская Рада» Натана Рыбака и трилогия Михайлы Старицкого «Перед бурей», «Буря», «У пристани». Само собой, и мимо знаменитого романа Сенкевича «Огнем и мечом» я никак не мог пройти. За которым, разумеется, последовали «Потоп» с «Паном Володыевским»… Научно-популярными книгами я тоже не пренебрегал, благо в советские времена их издавали огромными тиражами, и стоили они совсем немного. Тем более мой самый любознательный – подростковый – период жизни пришелся как раз на последние годы перед распадом СССР. Потом, знаете ли, стало уже не до книг…
Словом, историю бурного и кровавого XVII века на той части земли, которая ныне зовется Польшей и Украиной, я знал весьма неплохо.
Если охарактеризовать ее очень коротко, то можно ограничиться одним-единственным словом: бардак. Полный, абсолютный, беспредельный. Анархия и безвластие. Неукротимое своеволие и чудовищный эгоизм дворянства, как его ни называй – то ли казацкой старшиной, то ли шляхтой. Сдирание трех шкур с простого люда. И бесконечная череда мятежей, войн, перемирий, предательств, военных союзов, легко заключаемых и еще легче нарушаемых…
А Россия-матушка, которую тогда за рубежом предпочитали называть Московией, естественно, в итоге оказывается кругом виноватой! Поляки клянут за то, что поддержала батьку Богдана – бунтаря и злодея, помогла ему отщипнуть от Речи Посполитой изрядный кусок. Братья-украинцы – за то, что не поддержала, дескать, должным образом, не смогла отбить у Речи Посполитой второй берег Днепра, нарушила данное Богдану – герою и освободителю – слово, потихоньку стала зажимать казачьи вольности и привилегии… Так чему же удивляться, что новый гетман Выговский к полякам переметнулся, Гадячскую унию с ними заключил!
Да если бы одним Выговским дело ограничилось… Начнешь перечислять гетманов, которые двойную игру вели, пытаясь услужить «и нашим и вашим», – со счету можно сбиться. Юрий Хмельницкий (да, да, родной сын почившего батьки Богдана!), Тетеря, Дорошенко… И все, не краснея, винили Россию, что мало, дескать, помогала, бросила на произвол судьбы, оставила на растерзание полякам с крымчаками. Так и потянулась череда предательств, достигнув своего апофеоза в лице Мазепы, которого многие на Украине сейчас считают героем и «лыцарем» без страха и упрека…
А ведь Россия, прошу заметить, из-за братьев своих православных ввязалась в тяжелую, затяжную войну с Речью Посполитой! И вела ее аж до 1667 года! Заплатив и изрядной убылью в воинах, и разорением приграничных земель, и великим оскудением казны, и, естественно, вытекшими из этого тяготами да обнищанием податного люда… Знаменитый Медный бунт просто так вспыхнул, что ли? И Стенька Разин выскочил ни с того ни с сего, как черт из табакерки? Это называется – «не поддержали»?! «Бросили на произвол судьбы»?!
И что в результате? С Речью Посполитой стали вековечными и кровными врагами, и по сей день – в начале двадцать первого века! – вражде этой конца не видно. А братская Украина откололась, и, похоже, навсегда. Попутно обвинив Россию во всех бедах и невзгодах своих и прихватив с собою Крым, сдуру волюнтаристом Хрущевым поднесенный в качестве подарка к трехсотлетию «воссоединения»…
А ведь все могло быть по-другому… Совершенно по-другому! Не было бы ни разделов Речи Посполитой, ни предательского истребления русского гарнизона в Варшаве, ни ответного кровавого штурма Суворовым варшавского предместья Праги… Ни корпуса Понятовского в Великой армии Наполеона, ни войн, ни оголтелой пропаганды и нескончаемых упреков за пакт Молотова – Риббентропа, за Катынь, за то, что в 44-м не помогли Варшавскому восстанию… И мы не отвечали бы встречными упреками, напоминая о поляке Дзержинском – председателе ВЧК, о провокациях, о набегах банд Булат-Балаховича, Тютюнника и многих прочих атаманов на наши города и села с польской территории, о мученической гибели многих тысяч красноармейцев в польском плену… О том, что боготворимый поляками Пилсудский был сначала террористом, а потом стал самым настоящим диктатором! Вместо этих нескончаемых, бессмысленных ссор и распрей мог быть союз двух могучих государств, на зависть и страх всему миру. Как его ни окрести: «Уния», «Конфедерация», «Двуединая держава»… Пусть даже каждая из стран, входящих в него, пеклась бы в первую очередь о собственных интересах и подданных…
Мало кто знает, что знаменитый Иван Грозный мог стать… королем Речи Посполитой! Сами поляки с литвинами, перед тем как избрать королем Стефана Батория, предлагали корону или русскому государю, или сыну его, с одним лишь категоричным условием: новый король должен перейти в католичество. Наш царь не пожелал изменить вере предков и царевичу не позволил, не в пример «веселому королю» Генриху Четвертому, спустя некоторое время произнесшему историческое: «Париж стоит мессы!» Правильно сделал, наверное: легко представить, какая смута тотчас началась бы на Руси… Но если бы – ах, опять это сослагательное наклонение! – если бы удалось общими усилиями найти какой-то компромиссный, взаимоприемлемый вариант… на карте Европы появилась бы ТАКАЯ могучая, неодолимая силища!
Речь Посполитая на веки вечные избавилась бы от внешних угроз: кто из тогдашних правителей-соседей, будь то швед, крымчак, турок или немец, начал бы с ней войну, зная, что тут же обретет врага и в лице загадочной могучей Московии! А мы, соответственно, с ее помощью приобщились бы к европейской жизни, стали бы развивать науки, внедрять новое, доселе неизвестное… Опять же, и нам было бы куда лучше в случае войны иметь рядом не врага и не хитро-расчетливого соседа, прикидывающего, как бы отхватить кусок-другой нашей территории, воспользовавшись удобным моментом, а сильного и храброго союзника. Поскольку в тогдашние времена и поляки, и литвины, что ни говори, рубиться умели! Добрые были воины.
И те самые реформы – назревшие, жизненно необходимые! – к которым Петр Великий буквально силком, за волосы, тащил нашу обезумевшую, отчаянно упиравшуюся страну, не щадя ни себя, ни других, замучив и уложив в безымянные братские могилы бессчетное количество душ, тогда почти наверняка удалось бы провести гораздо раньше и гораздо меньшей ценой. Ведь родитель его, Алексей Михайлович, отнюдь не чурался полезных новшеств. И царевна Софья, вошедшая в учебники как ярая ретроградка и злейшая ненавистница дел гениального сводного брата своего, на самом деле была другой, совершенно другой… Просто историю пишут победители, вот и очернили бедную женщину с холопским усердием.
Эти мысли снова и снова всплывали в моей голове… Да, так уж вышло, что пришлось уподобиться тому самому янки из Коннектикута, оказавшемуся в 528 году от Рождества Христова при дворе короля Артура… Ну а я – в 1648-м, при дворе светлейшего князя Иеремии Вишневецкого… Правда, до князя еще не добрался, но постараюсь. Все силы приложу. Во-первых, умирать пока не хочется – не так много я прожил на этой земле. Во-вторых, на мне лежит персональная ответственность за Анжелу – без меня она или погибнет, или, в лучшем случае, окажется на невольничьем рынке в Крыму… Где он там был – кажется, в Феодосии, бывшей Кафе? На мгновение мелькнула шальная мысль, навеянная «Роксоланой», но тут же исчезла. Тогда нравы были строгими, в султанский гарем попадали только девственницы. Анжеле подобное не светит. А жаль… Владыка Блистательной Порты дара речи лишился бы, только увидев игриво подмигивающую кошечку на ее лобке, бери голыми руками, проси чего хочешь…
Кстати, надо сказать ей, чтобы ликвидировала это безобразие! При первой же возможности. Сейчас действительно не та эпоха – в лучшем случае ославят как блудницу вавилонскую, в худшем – спалят на костре без долгих разговоров как ведьму.
В-третьих… Черт побери, почему бы мне действительно не стать Хозяином? Конечно, эпоха совсем другая, с шестым веком не сравнить, но я все равно многое знаю и умею. Зарекомендую себя, сделаюсь доверенным лицом князя, первым помощником, буду этак деликатно, невзначай, подсказывать, направлять его мысли, его поступки… Даже… О-о-о, вот это было бы просто великолепно! Если Вишневецкий станет королем, какие откроются перспективы! Подумать боязно… Пусть даже король в Речи Посполитой – совсем не то, что царь в Московии, чуть ли не чисто декоративная фигура. Уж князь-то не позволит обходиться с собой, как с безмолвной пешкой. Тем более если за его плечом буду стоять я – «серый кардинал»!
Моя фантазия заработала на полных оборотах, выдавая такое, что просто голова шла кругом…
Сейчас, судя по всему, самый конец мая или начало июня. Отряды Заславского, Концепольского и Остророга должны пойти на Украину – давить «взбунтовавшееся быдло» – примерно через полтора месяца. А потом начнется безудержное пьянство спесивых шляхтичей в лагере под Пилявцами, бахвалившихся, как это самое «быдло» они разгонят одними лишь кнутами, без всяких сабель и пушек… Чуть позже последует закономерный, вполне заслуженный разгром и страшное, позорное бегство.
У меня не больше полутора месяцев, чтобы переломить ситуацию. Встретиться с Вишневецким, войти к нему в доверие, убедить, что желаю ему и Речи Посполитой только добра… Стоп! А как его убедить? Как заставить поверить мне?
Я мысленно поставил себя на место князя. Приводят в мой замок человека, странно одетого, никому не известного, без документов, без рекомендательных писем, несущего откровенный бред, и при этом утверждающего, что он знает, как мне нужно поступать – так, дескать, будет лучше и для меня, и для государства… Какова будет моя реакция? Ясное дело, прогоню наглеца с глаз долой, а если буду в дурном настроении, еще и прикажу всыпать ему плетей, чтобы не забывался, место свое помнил, ясновельможным панам всякими глупостями не докучал. Просто и понятно. Какие еще могут быть варианты? В лучшем случае приму его за душевнобольного, тогда велю накормить и отпустить с миром: ступай, мол, на все четыре стороны, убогих обижать – великий грех… В худшем – за вражеского лазутчика или вовсе за посланца Сатаны… И тогда… Стоп!!!
На мое лицо наползла ехидная, торжествующая усмешка.
– Вот именно – за посланца! – чуть слышно прошептал я. – Но не Сатаны.
Глава 6
Князю Иеремии-Михаилу Корбуту-Вишневецкому на ту пору исполнилось только тридцать пять лет. Но накопленного опыта – и воинского и житейского – с лихвой хватило бы на пяток людей куда более почтенного возраста. И внешним видом своим он сейчас походил на человека, переступившего полувековой рубеж: глубокие морщины избороздили княжеский лоб, под глазами появились набрякшие мешки, кожа стала какой-то желтоватой, как при больной печени, черные волосы обильно засеребрились.
Глаза же остались прежними – умными, пронзительными, обжигающими. Мало нашлось бы в Речи Посполитой храбрецов, способных смотреть прямо в них, когда князь был в гневе. Вот и посланники бунтаря Хмельницкого, прибывшие два дня назад в Лубны с его письмом и изъявлениями нижайшей почтительности, не выдержали, отвели глаза в сторону… Что, впрочем, не спасло их от мучительной и позорной казни.
– Собакам – собачья и смерть! – ответил Вишневецкий на робкие увещевания приближенных, твердивших, что не к лицу прославленному князю позорить свое имя и титул, поступая так с послами, чьими бы они ни были. – И еще, панове, поймите: слишком многое стоит на кону. Вспомните, с чего начал Цезарь, завоевывая Британию! Сжег свои корабли, чтобы отступать было некуда. Вот и я сжигаю. Чтобы все мои люди, от последнего жолнера до вас, знали: пощады нам не будет! Или победим, или умрем в лютых муках, как эти псы. Ясно ли?
Сейчас князь не гневался, скорее, пребывал в тягостном недоумении. Но взгляд его по-прежнему был тяжел и хмур. Не то что хлоп – прославленный шляхтич испугался бы. Даже не зная за собой никакой вины.
А вот человек, стоявший в нескольких шагах от кресла князя, больше похожего на трон, не боялся. Был напряжен, испытывал волнение, но не страх. Это Вишневецкий почувствовал и понял сразу, инстинктивно, как только окинул его взглядом. Ротмистр Подопригора-Пшекшивильский не ошибся: странный человек, очень странный, но явно не сумасшедший, и на обманщика не похож… Князь испытывал неподдельное любопытство и вместе с тем раздражение, как бывало всякий раз, когда он сталкивался с загадкой.
– Так, значит, этот пан наотрез отказался отвечать? – еще раз на всякий случай уточил он, выслушав рапорт ротмистра.
– Проше ясновельможного князя, наотрез! – с почтительной робостью откликнулся Подопригора-Пшекшивильский. – Сказал вежливо, но твердо: «Пан ротмистр, вы сами прекрасно понимаете, что есть вещи, о коих подобает знать ротмистру, но никак не рядовому улану. Так и здесь: мои сведения столь важны и ценны, что могу сообщить их только пресветлому князю Яреме, но никак не вам, со всем моим уважением!» Я уж его и так и эдак уговаривал, даже грозил – ни в какую! Силу применить не осмелился, проше князя… А вдруг он и впрямь для вашей ясновельможности ценным окажется?! И потом… – Ротмистр как-то смущенно запнулся. – Что-то говорит мне: не тот это человек, с которым можно так поступать. Странный он. Очень странный и непонятный! Проше князя, если бы он вслух «Отче наш» не прочел и не осенил себя крестным знамением, впору было бы думать самое плохое… И женщина, увидев это, тоже перекрестилась. Хоть крест неправильный, коим московитяне-схизматики пользуются, а все-таки христианский… – Ротмистр снова запнулся, покраснел, в который уже раз мысленно выбранив свой слишком проворный язык, работающий вперед головы.
Ведь вся Речь Посполитая знала, сколь тяжело переживает пресветлый князь, что дедом его был знаменитый Байда Вишневецкий. И про зарок покойной матери князя знала… Не разбирая, сколько в том истины, а сколько выдумки да сплетен.
– Пан заподозрил, что они – посланцы врага рода человеческого? – усмехнулся Вишневецкий, то ли не заметив неловкости ротмистра, то ли великодушно сделав вид, что не заметил. – Право, это уже чересчур! Только потому, что мужчина в странной одежде и говорит столь же странные вещи?
– Проше ясновельможного князя, но ведь откуда-то взялась эта одежда! – горячо отозвался ротмистр. – Столь диковинных штанов я в жизни не видел! А обувь! И рубаха ни на что не похожая… И еще… Смиренно прошу прощения, но обязан, по долгу службы… – Ротмистр, густо покраснев, извлек из кармана кунтуша кружевную «серединку», потом, боязливо оглядевшись, хоть в кабинете князя они были одни, нагнулся к уху его, начал что-то вполголоса говорить.
– Кх-м! – откашлялся Иеремия, также смутившись, хоть и далеко не столь сильно. – В самом деле… Увы, падение нравов у нас достигло небывалых границ – впору вслед за Цицероном воскликнуть: «О темпора! О морес!»3
«О времена! О нравы!» (лат
.). Приписывается Цицерону.
– но я даже в страшном сне не рискну представить, чтобы какая-то пани или панна носила… э-э-э… такое. Тут недолго до проклятия с амвона! Хотя, если честно… Кх-м!!! Да ну вас, право слово! Нашли, что показывать! Немедля уберите этот срам! Спрячьте обратно, откуда достали! Так о чем я?.. Ах да! А что можете сказать про женщину?
– Молодая, красивая, проше князя… – испуганно отозвался ротмистр, поспешно запихивая в карман вещицу, которая ввергла грозного начальника в этакую растерянность. – Со слов пана, она из знатного московитского рода.
– С его слов? А у нее самой что, языка нет?
– Вот именно, нет! То есть, проше князя, конечно же, есть, только бедняжка от перенесенного ужаса онемела. Слышать слышит, а говорить не может, пытается, а ничего не выходит, только какое-то мычанье! Ведь пан пришел ей на выручку в самый последний момент, когда эти негодяи… Вот язык и отнялся. Может, со временем, с Божьей милостью, речь к ней вернется. Я пока поручил ее заботам женщин, ведь у бедняжки ничего не осталось, татары даже одежду ее в клочья порвали! Пришлось ей, махнув рукой и на стыд и на приличия, мужское платье нацепить, снятое паном с одного из покойников…
Вишневецкий, немного подумав, решительно хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:
– Что же, я выслушаю этого странного пана. Может, у него и впрямь важные сведения. А если он наврал… – Губы князя скривились в недоброй усмешке.
Подопригоре-Пшекшивильскому хорошо было известно, что предвещает такая усмешка, и потому по телу его пробежал холодок. А ну как гнев князя обрушится не только на странного незнакомца, попавшегося его отряду в степи, но и на незадачливого ротмистра? Великие – они в раздражении не особо разбирают, кто прав, а кто виноват.
– Проше ясновельможного князя, этот человек может быть очень опасным! – заторопился он, облизнув пересохшие от волнения губы. – Трех крымчаков голыми руками…
– Ничего, я не из пугливых, – снисходительно отмахнулся Вишневецкий. – И вполне полагаюсь на своих людей. Если что – пану Дышкевичу будет забава!
…Князь, нарушив затянувшуюся тишину, заговорил спокойным, размеренным голосом, в котором, однако, явственно слышалась угроза:
– Ты хотел видеть меня, чтобы сообщить нечто важное? Сначала назови себя, поскольку кто я – ты знаешь, а ни имени твоего, ни звания я пока не ведаю. А потом изложи сведения, с которыми шел ко мне. Искренне надеюсь, для твоего же блага, что они и впрямь важные! Поскольку я не тот человек, с кем можно шутки шутить.
Московит Борис Давыдов
(Пока оценок нет)
Название: Московит
Автор: Борис Давыдов
Год: 2016
Жанр: Боевая фантастика, Историческая фантастика, Исторические приключения, Попаданцы
О книге «Московит» Борис Давыдов
В наше время тема о попаданцах очень популярная и не новая. Куда только авторы не забрасывают своих героев, с какими только испытаниями им приходится сталкиваться, чтобы выжить в самых непредсказуемых условиях. Авторы вкладывают в свои произведения всю свою бурную фантазию, чтобы сюжет получился оригинальным и интересным. Но чтобы создать хорошую книгу, нужно не только воображение, но и творческий дар. Мы предлагаем вам читать книгу «Московит», которую написал Борис Давыдов. Этот роман сможет вас удивить своей оригинальностью и миром, в котором оказались герои. В этом романе вы не увидите сказочных персонажей, магических способностей и вечной борьбы добра со злом. Зато вы сможете побывать в далеком прошлом и станете участниками событий в Украине в 1648 году.
Известный писатель фантаст Борис Давыдов не так давно начал свой творческий путь, но благодаря своему литературному таланту и стремлению создать что-то уникальное, создал увлекательные произведения, которые получили одобрительные отзывы читателей.
Главный герой романа «Московит» — бывший военный Андрей Русаков. После расставания со своей женой он не стал заливать свое горе спиртным, а решил сменить обстановку и отправился на отдых в Египет. Но он даже не мог себе представить, что перемена обстановки будет кардинальной. Все началось с самолета, в котором он летел. В самолете он познакомился с видной блондинкой Анжелой, которая всячески пыталась завязать с ним разговор, но это не увенчалось особым успехом. Андрей не был приятным собеседником, поэтому девушка отстала от него, и он смог спокойно отдохнуть. Но Андрей даже не мог представить, что, проснувшись, окажется в неизвестном месте, да еще в компании блондинки. Что же с ним произошло? Вы можете читать в книге «Московит».
Андрей был не готов к подобным переменам, а, тем более, утешать ранимую спутницу, но у него нет выхода и только он сможет разобраться во всем. Герои еще не успели прийти в себя после шока, как на них напали азиатского происхождения вооруженные всадники. Андрею пришлось вспомнить все свои военные навыки, чтобы спасти девушку и отстоять свою жизнь. По внешней обстановке он понял, что они попали в далекое прошлое, а точнее на Украину 1648 года. В это время там была жестокая война между казаками и поляками. Но какое он имеет к ним отношение? С какой целью он попал в прошлое? Что ждет дальше наших героев? Вы можете читать в книге «Московит».
Борис Давыдов в своем произведении смог не только описать исторические события того времени, удивительные приключения героев, жестокие сражения, но и добавил в сюжет романтическую линию, что придает произведению особенный шарм. Роман написан простым языком, поэтому читать его очень легко и интересно. Автор очень хорошо и реально описал своих героев, поэтому им сочувствуешь и переживаешь за них. С этой книгой вы сможете хорошо провести свое свободное время и отдохнуть от реальности.
Борис Алексеевич Давыдов
Московит-2
Московит-2Борис Алексеевич Давыдов
Московит #2Новые герои
Бывший офицер спецназа Андрей Русаков, оказавшийся волею судьбы в XVII веке, при дворе князя Иеремии Вишневецкого, и назначенный его первым советником, взялся за осуществление задуманного плана. Оторвавшись от преследования казаков гетмана Хмельницкого, Андрей начал, наконец, производство новых для этой эпохи видов боевой техники и приступил к обучению личного состава. Тем временем разгорается пламя войны, начатой Хмельницким. Польский сейм посылает на подавление восстания большое войско, в Москве напряженно думают, как лучше поступить с Хмельницким – поддержать или отказать в помощи, чтобы не портить отношений с Речью Посполитой. У Андрея полно своих забот, а тут еще любимая женщина преподнесла нежданный сюрприз…
Борис Давыдов
Московит-2
© Давыдов Б., 2016
© ООО «Издательство «Э», 2016
Мужчина старался говорить с безупречной вежливостью, как и подобало благородному шляхтичу. Но казалось, что каждое слово застревает у него в горле:
– Прошу мою крулевну войти в этот скромный дом, стать в нем полновластной хозяйкой! Все, что имею, брошу к ее ногам!
Женщина с застывшим, напряженным лицом, даже не повернув к нему головы, кивнула:
– Теперь я вижу, что была несправедлива к пану…
– Як бога кохам, слова моей богини, будто бальзам на рану! – торопливо воскликнул Данило Чаплинский, просияв. – Хвала Езусу, наши ссоры, недоразумения – в прошлом! Теперь ничто не помешает нашему счастью…
– Пан не дослушал меня! – с ледяным презрением перебила Елена. – Я хотела сказать: хоть в чем-то пан не соврал! Теперь я вижу, что он все-таки способен хоть изредка говорить правду! Дом действительно скромен. Даже очень скромен! По сравнению с Суботовым…
Гордо вскинув голову, она жестом поманила за собой камеристку и пошла к парадному входу. Прислуга, выстроившаяся по обе стороны аллеи, торопливо и низко кланялась, испуганно косясь на новую хозяйку.
Чаплинскому, до боли стиснувшему кулаки, вдруг страстно, безумно захотелось выхватить у кучера кнут, размахнуться и ожечь ее что есть силы поперек спины. Пусть это позорно и недостойно шляхтича, но лишь бы согнать с этих змеиных губ презрительную усмешку, услышать пронзительный бабий визг… С великим трудом подстароста чигиринский одолел дьявольское искушение. От лютой обиды, жгучего стыда и ненависти перехватило дыхание, кровь прилила к голове.
«Дьяволица… Будь ты проклята! Зачем, зачем только попалась мне на глаза?!»
Дьяк Астафьев, опасливо косясь на рассерженного царя, договорил:
– Уж не прогневайся, государь… Все перерыли, со всем тщанием! Стены и те простукали, потайные ходы выискивая… Ушел лиходей! И след простыл.
Алексей Михайлович как-то странно дернул головой, сердито, по-кошачьи, фыркнув.
– А что ж люди, которые снаружи стерегли? Спали, что ли?
– Боже упаси! – торопливо закрестился перепуганный дьяк. – Глаз с Англицкого подворья не спускали…
– Ну, так где же он? Где этот Андрюшка?! – голос царя, налившись силой, загудел, задребезжал, лицо покраснело от ярости. – Упустили, щучьи дети?!
Дьяк, всхлипнув, повалился на колени:
– Твой топор – моя голова, государь… Коли хочешь – вели казнить. Только Христом Богом клянусь, сам не ведаю, каким чудом тот лиходей скрылся! Уж не нечистая ли сила ему помогла?..
– Чур меня, чур! – едва не подскочил на месте юный царь, осенив себя крестным знамением. – Типун тебе на язык!
– Прости, государь… То по глупости, по испугу…
Алексей Михайлович перевел дыхание, силясь прогнать подступившую ярость. Негоже государю в гнев впадать, это смертный грех и делу не подмога, а лишь помеха… Вон как дьяк перепугался: лицо белое, губы трясутся, пот течет ручьем… С такого человека много ли толку?
– Встань! – махнул рукой царь. – Нечего в ногах валяться, пыль собирать… И не трясись, как заяц! Что упустил лиходея – не похвалю. Но и казнить не буду. Оплошал – сам и исправишь. Воля моя такова: искать Андрюшку денно и нощно! Найти хоть на краю земли! Живым взять и сюда, в Москву! Чует сердце, не просто так он начал народ баламутить…
– Будет сделано, государь! – выдохнул взмокший дьяк. – Живота не пожалею, все силы отдам, до последней капли… Изловим подлеца! Все до донышка выложит: по чьей воле али уговору подбивал на лихое дело люд православный! Какому заморскому государю служил!
– Вот-вот! – кивнул Алексей Михайлович. – Вижу, понимаешь ты меня. Наверняка следы за границу ведут… А пока Андрюшка не пойман, возьмись-ка за тех воров, что на него показали, да покрепче! Прежде всего за упертых, кои только под пыткой и заговорили… И тех, что сразу языки развязали, – тоже на дыбу! Нечего их жалеть, смутьянов! За то, что по их милости на Москве творилось, шкуру заживо драть надобно… Учини допрос строгий да усердно сверяй с прежними сказками: не начнут ли переменные речи молвить?
– Учиню, государь! – сверкнул глазами дьяк. – Проклянут воры тот день и час, когда решились против помазанника Божьего выступить!
– Только не переусердствуй! – наставительно погрозил пальцем царь. – С покойников-то какой спрос…
– Боже упаси! Живы останутся! Пока ты, государь, казнить их не повелишь. Или, может, пожелаешь милость свою им оказать…
Алексей Михайлович вновь как-то странно фыркнул. «Будто кот чихает!» – подумалось вдруг дьяку, и он тотчас же опасливо поежился. Хоть никто мыслей его подслушать не мог.
– Кому-то, может, и окажу! – усмехнулся юный царь. – Хоть все до единого смерти повинны, а все ж вины их разные… А вот Андрюшка пусть и не мечтает! Такой лютой казни злодея предадим – сам царь Иоанн лопнул бы от зависти! Прости, Господи… – усердно и торопливо закрестился он, кладя поясные поклоны перед иконостасом.
Дьяк поспешил последовать его примеру.
– Что тебе потребно для розыска? – обернулся к нему царь, выпрямившись. – Людей, денег? Бери, требуй моим именем! Грамоту тебе на то дам, действуй! Ни перед кем не отчитывайся, ничьего позволения не спрашивай! Дело-то больно важное, государственное… Ты, дьяче, теперь важнее иного думного боярина, пусть хоть от самого Рюрика род свой ведет! Только передо мною одним будешь ответ держать, ясно? Но гляди у меня, вольности лишней не бери, страх Божий не забывай. А не то… Я тих, добр, но могу и по-настоящему прогневаться!
– Государь, да чтоб мне…
– Помолчи! – оборвал дьяка Алексей Михайлович. – Верю тебе! Верю. Однако же предупредить не лишне. Вон Морозову тоже верил, а что вышло в итоге?! Ступай, дьяче! Принимайся за дело.
Застолье шло уже не первый час, съедено-выпито было столько, что иному стороннему наблюдателю сделалось бы дурно при одной мысли: «Как в них помещается?!» Но люди, собравшиеся за гетманским столом, хоть и дышали с натугой, утирая взмокшие лбы, и распустили пояса, явно не собирались расходиться.
Сыны сурового времени, они знали цену маленьким житейским радостям и отдавались им всей душой, не признавая меры. Коль стол ломится от яств, а радушный хозяин без устали потчует, упрашивая отведать то одного, то другого блюда, как тут устоять?! Да ежели еще усердные джуры без устали наполняют кубки, чем только велишь… А выбор хоть самому королю впору: добрая обжигающая горилка, хмельной мед, взятые в добычу под Корсунем вина италийские, угорские, французские (ни в чем не оказывали себе паны, точно не на битву собирались, а на приятную прогулку!). Словом, гости отдали обильную дань гетманским запасам. И сам хозяин не ударил в грязь лицом, показав, что не только на поле брани может вести за собой.
– Браты-товарищи! – громко произнес Хмельницкий, опершись левой ладонью на столешницу, чтобы подняться. Сидевший рядом генеральный писарь Выговский, поспешно отставив кубок, подхватил гетмана под локоть, осторожно подтолкнул кверху, помогая. Богдан, поблагодарив кивком, выпрямился, мысленно отметив: пора бы уже заканчивать, ноги будто чужие, и в голове гудит. – Вот что сказать вам хочу… Великое дело мы затеяли! Поначалу и не верилось, что фортуна к нам благоволить будет. Всего два месяца назад сколько нас было? Шесть реестровых полков, и только! Курам на смех!..
– Почто обижаешь, батьку? – тут же вскинулся здоровенный казак, лицо которого пересекал наискось белесый сабельный шрам. Оно – с резкими чертами, суровое, будто вытесанное из каменной глыбы, сейчас было растерянным, как у ребенка. – Неужто мои брацлавцы не казаки?! Иль в доблести другому полку уступят?!
– Да не о том речь, Данило! – махнул рукой Хмельницкий. – Я хочу сказать, что сила наша возросла многократно! И за столь дивно малый срок! Было шесть полков – стало без малого двадцать. И это только начало! Завтра тридцать будет, послезавтра все сорок! Великая сила! Кто сможет ее одолеть?
– Никто! – заревели дружным хором десятки луженых глоток. Да так, что стража у входа в первый миг встрепенулась, гадая, не бежать ли на шум…